Первый нехороший человек - Страница 9

– Вы в магазин? Мне надо кое-что.

Нелегко объяснить, что это ненастоящий поход в магазин, не было. Она закинула ноги на торпеду, грязные загорелые большие пальцы в светло-голубых шлепанцах. Запах стоял невероятный.

Несколько раз передумав, я все же выбрала «Ралфз» попрестижнее. Мы прогуливались вдоль рядов полуфабрикатов, Кли толкала тележку в нескольких футах впереди меня, грудь у нее несусветно вздувалась. Женщины озирали ее с головы до пят, а затем отводили взгляд. Мужчины взглядов не отводили – они продолжали смотреть и после того, как миновали ее, чтобы оценить вид сзади. Я поворачивалась к ним и делала строгое лицо, но им было плевать. Некоторые даже здоровались, словно были с ней знакомы – или словно знакомство с ней вот-вот состоится. Несколько сотрудников «Ралфз» спросили, не помочь ли ей найти что-нибудь. Я изготовилась к тому, чтобы наткнуться на Филлипа на любом повороте, к тому, что он придет в восторг и к тому, что мы вместе наберем покупок, будто старая супружеская чета, какой мы и были сто тысяч жизней до этой. Либо я его упустила, либо он был в другом «Ралфзе». Мужчина в очереди на кассе перед нами внезапно принялся рассказывать Кли, как сильно он любит своего сына, жирно рассевшегося в продуктовой тележке. Он знал, что такое любовь, и до ребенка, сказал он, однако в действительности никакая любовь не сравнится с его любовью к его ребенку. Я встретилась взглядами с малышом, но никакого резонанса между нами не возникло. Рот у него осоловело открылся. Рыжеволосый мальчик-упаковщик поспешно бросил свою очередь, чтобы заняться покупками Кли.

Она приобрела четырнадцать упаковок мороженых ужинов, коробку лапши быстрого приготовления «Кап-о-Нудлз», батон белого хлеба и три литра диетической «Пепси». Купленный мною один рулон туалетной бумаги уместился у меня в рюкзаке. По дороге домой я рассказала в паре слов о районе Лос-Фелис, его разнообразии, после чего умолкла. В мужской рубашке я чувствовала себя глупо; салон переполняло разочарование. Она изучала свои голени на предмет вросших волос и вытаскивала их ногтями.

– К чему же ты стремишься – в смысле актерства? – спросила я.

– Вы о чем?

– Хочешь сниматься в кино? Или играть в театре?

– А. Это вам мама сказала? – Она фыркнула. – Мне актерство неинтересно.

Нехорошее дело. Я представляла себе большой перерыв – встречу или прослушивание, которые устранят ее из моего дома.

Браунколь с яйцами из сковородки – ей я не предложила нисколько. Ранний отбой. Я слушала все, что она делает, из тьмы своей спальни. Телевизор включен, шлепает в уборную, смывает, рук не моет, выходит за чем-то к себе в машину, хлопает дверца машины, хлопает входная дверь. Открывается холодильник, открывается морозилка, затем – незнакомый писк. Я выскочила из кровати.

– Она не работает, – сказала я, протирая глаза. Кли тыкала в кнопки на микроволновке. – Она мне досталась вместе с домом, но ей миллион лет. Она опасна – и не работает.

– Ну, я попробую, – сказала она, выжав «старт». Микроволновка зажужжала, ужин медленно завращался. Она вперилась сквозь стекло. – Да вроде порядок.

– Я бы отошла подальше. Излучение. Вредно для органов воспроизводства. – Она смотрела на мои голые ноги. Я обычно их не обнажаю, поэтому они небритые. Не по политическим причинам – это просто экономит время. Я отправилась обратно в постель. Микроволновка звякнула, дверца открылась, дверца захлопнулась.

В четверг, чтобы избежать Рика, я выскользнула из дома в семь утра. Как раз когда входила в контору, он и позвонил.

– Мне очень неловко вас беспокоить, мисс, но у вас тут женщина и она только что велела мне уйти.

Я удивилась, что у него вообще есть мой номер – и телефонный аппарат.

– Простите, она хочет с вами поговорить.

Раздался грохот, телефон упал, появилась Кли.

– Он взял и вошел на вашу территорию – никакой машины, ничего. – Она отдалилась от аппарата. – Удостоверение личности можно? Или визитку? – Я поморщилась от ее грубости. Хотя, может, мне больше не придется терпеть Рика.

– Алло, Кли. Прости, забыла сказать о Рике: он садовничает. – Может, она запретит ему возвращаться, и я ничего не смогу с этим поделать.

– Сколько вы ему платите?

– Я… иногда даю двадцатку. – Ничего; я никогда ничего ему не давала. Внезапно я почувствовала, что меня весьма осуждают, весьма отчитывают. – Он практически родственник, – пояснила я. Это было неправдой ни в каком смысле – я не знала даже его фамилии. – Будь добра, позови его еще раз.

Судя по звуку, она вроде бы бросила телефон на землю.

Вновь в трубке был Рик.

– Может, время неподходящее?

– Мне очень, очень неловко. Она не слишком воспитанная.

– У меня была договоренность с Голдфарбами… они ценили… но, возможно, вам…

– Я ценю даже больше, чем Голдфарбы. Mi casa es tu casa.

– Что?

Я всегда считала его латиноамериканцем, но, кажется, ошибалась. В любом случае, наверное, неумно было это и произносить.

– Пожалуйста, так держать, это просто недоразумение.

– На третьей неделе следующего месяца мне придется заглянуть во вторник.

– Не беда, Рик.

– Спасибо. И надолго ли у вас гостья? – спросил он вежливо.

– Ненадолго, через несколько дней съедет, и все будет опять как обычно.

Глава третья

Гладильный чулан и спальня были моими владениями, гостиная и кухня – ее. Входная дверь и ванная – нейтральные территории. Забирая из кухни еду, я суетилась, пригнувшись, словно воровала. Ела, глядя в чересчур высокое окно гладильного чулана, слушая ее телесериалы. Персонажи вечно орали, и поэтому следить за сюжетом легко было и без изображения. Во время пятничной видеоконференции Джим спросил, что это за шум.