Первый нехороший человек - Страница 42

Однако постепенно ей захотелось больше, чем он делал, и это поставило ее ниже его. Нельзя сбить с ног женщину, которая и так уже ничком. Их половые акты продолжались еще сколько-то, ритуально, но вскоре свелись к хлопкам по заду, походя. Наконец, не осталось ничего, уже много лет.

– Куда ты? – Она шмыгнула носом.

Он шел прямиком на меня. Рука потянулась за угол: он использовал угол в коридоре, чтобы потянуть плечо, и ладонь его оказалась всего в нескольких дюймах от моего лба. Я осадила ее взглядом, и она убралась. Он простонал и вернулся к Рут-Энн.

– Давай я буду платить тебе нормальную ставку. Моя секретарша в Амстердаме получает втрое больше.

– Это настоящая секретарша.

– Ты настоящая секретарша.

Как получивший по лицу человек, она не отозвалась.

– Чем ты отличаешься от настоящей секретарши? Скажи мне. Годы уже прошли, Рут-Энн. Годы.

Договор, – подумала я. – Сошлись на условия договора.

Она молчала.

– Не хочешь нормальную зарплату, я найму секретаршу, которая захочет.

Рут-Энн откашлялась.

– Хорошо. Найми другую секретаршу. – Теперь голос у нее был ее, спокойный и разумный.

– Найму. Спасибо. Думаю, так будет лучше для нас обоих, – сказал он. – Пошли?

– Иди. Я еще подожду.

Доктор Бройярд устало рассмеялся. Он все еще не верил, что я приеду.

– Уверена?

Уверена она не была вовсе, совершенно ясно. Она давала ему последнюю возможность выбрать ее, остаться, остаться навсегда, почтить ее сложности натуры и жить с ней в новом мире любви и сексуальности.

– Да, уверена. – Я слышала, какую улыбку она применила. Последняя возможность, говорила улыбка. Самая последняя возможность.

– Что ж, судя по всему, до нашего с Хелге отъезда мы не увидимся. Давай созвонимся, когда я вернусь в Амстердам, ладно?

Может, она кивнула. Он пошел к лифту. Нажал на кнопку, и мы обе, я и мой психотерапевт, слушали и ждали завершения этой части – части, в которой он уже ушел, но пока еще с нами. Мы слушали, как лифт устремляется вверх, двери открываются, закрываются, а затем – долгий спуск, он делается все тише и тише, но, кажется, никак не закончится. Она соскользнула на пол, рыдая. Что-то в здании отключилось, то ли отопление, то ли охлаждение; стало еще тише. Я попыталась не слушать, как она давится мокрыми всхлипами. Чуть погодя она высморкалась, сильно и громко, забрала сумочку и ушла.

Чудесное ощущение – вернуться в теплую машину и поехать домой, к Кли. Я включила телефон – там было одно сообщение.

– «Привет, Шерил, это Рут-Энн, сейчас три сорок, суббота. Вы пропустили свое занятие перерождением в три часа дня. Поскольку вы не отменили сеанс за сутки, вам придется заплатить целиком. Пожалуйста, выпишите чек на мое имя. Увидимся как обычно, во вторник. Будьте здоровы».

Никуда не денешься. Я перезвонила и назначила срочный прием. Придется сказать ей, что́ я наделала, и признать, что у меня разлад в представлениях о ней. Теперь она казалась мне жалкой и несуразной. Одержимой.

«Хорошо, хорошо, – возможно, скажет она. – Продолжайте».

Выяснится, что это был ключ – свидетельствовать разговору первородной матери с первородным отцом.

«Но я подслушивала!» – воскликну я.

«Весь фокус как раз в том, чтобы вы сыграли роль шпиона, скверного ребенка», – скажет она взбудораженно: впервые в ее двадцатилетней практике пациент сдвинул поле – это психиатрическое понятие, сдвиг поля. Он означает, что все можно обнажить как оно есть на самом деле, на все вопросы даны ответы, полная ясность и для врача, и для пациента, и все это ведет к подлинной дружбе, венчающейся полным возвратом всех платежей от терапевта к пациенту, единой кругленькой суммой. Доктор Бройярд выйдет в маске – грубом изображении его же лица – и будет явлено, что вся эта сцена в коридоре была фарсом. Это и было перерождение.

«Вы наблюдали обратное зачатие и пережили его. Очень сильно получилось».

«Но откуда вы знали, что я приеду заранее?» – спрошу я недоверчиво, чуть ли не с подозрением.

«Посмотрите на часы», – скажет доктор Бройярд. Мои часы отстали на час. Доктор Бройярд снимет маску и явит очень похожее лицо, а затем Рут-Энн прикинется, что и ее лицо было маской, а поскольку кожа у нее чуточку обвисшая, на мгновение покажется, что она действительно способна ее с себя стащить. Но, к счастью, не способна. Мы все посмеемся, а потом посмеемся от того, как это хорошо – посмеяться. Массаж легких, скажет кто-нибудь из нас.

Теперь я чувствовала, что мне и не надо на срочный прием, но все равно поехала. Было любопытно – словно я действительно получу назад все свои деньги, единой кругленькой суммой; маловероятно, однако, если я и впрямь сдвинула поле, – тогда, кажется, получилось бы справедливо. Если сдвиг поля – всамделишная штука, а она, вспомнила я, сидя на кожаном диване, таковой не была. Я рассказала, что приехала заранее и слушала весь их разговор.

Глаза у Рут-Энн расширились.

– Почему вы ничего не сказали?

– Не знаю. Я правда не знаю. Но, может, это было важно, чтобы я сыграла роль скверного… – Я сразу поняла, что она так не считает. – …ребенка? Шпиона?

– Я просто не понимаю, как вы могли так поступить. – Она опустила лицо в ладони. – Это такое вторжение.

А ну как и это – часть инсценировки? Я слегка улыбнулась, на пробу.

– Между прочим, я считаю, что вы правильно сделали, – сказала я. – Что бросили.

Рут-Энн встала, собрала длинные волосы в хвост и сообщила мне, что наша совместная работа завершена.

– Мы вместе прошли весь путь, какой могли. Вы нарушили договор о конфиденциальности между врачом и пациентом.