– То, что вы делаете с доктором Бройярдом, это… как вы это называете?
– Ролевка? Взрослая игра?
– Точно. Как по-вашему, это необычно?
– Определите «необычно».
– Ну, насколько это распространено, как вы думаете?
– Я бы сказала, куда распространеннее, чем может показаться.
Я изложила ей, что произошло – начиная со сказанного Мишель и заканчивая на полу в кухне.
– И глобус прошел – его нет до сих пор! Не знаю, удастся ли вам прощупать… – Я склонилась вперед и сглотнула. – …но сейчас сглатывать гораздо легче. Я вам обязана за все это, Рут-Энн. – Полезла в сумочку и извлекла коробку.
Иногда люди говорят «спасибо» еще до того, как распаковали подарок, – спасибо, что думал обо мне. Рут-Энн этого не сказала; она глянула на часы, стремительно стаскивая упаковочную бумагу. Там была соевая свечка. Не маленькая, а столбик, в стеклянной банке с деревянной крышкой.
– Гранат-смородина, – сказала я.
Она вернула мне свечку, не понюхав.
– Вряд ли это мне.
– Вам! Я ее только что купила. – Я показала вниз, имея в виду магазин на первом этаже.
Она кивнула, подождала.
– Для кого она, по-вашему? – спросила я наконец.
– А по-вашему?
– Кроме вас?
Она кивнула, медленно закрыв глаза и вновь их открыв. Я нервно держалась за свечку, как за горячую картофелину.
– Для моих родителей?
– Почему ваших родителей?
– Не знаю. Просто подумала, что, раз психотерапия, это может оказаться правильным ответом.
– Кому вы могли бы пожелать свечу в подарок? Свеча, огонь, свет… озарение…
– …фитиль… воск… соя…
– Кому? Думайте.
– Кли?
– А вот это уже интересно. Почему Кли?
– Я угадала? Кли?
Оберточная бумага еще годилась, и я ее просто склеила обратно. Когда Кли была в ванной, я положила свечку ей на подушку, но она с грохотом скатилась; Кли вошла как раз когда я полезла рукой под журнальный столик. Вручать ей лично я не хотела.
– Вот. – Я вложила увесистый цилиндр ей в ладонь. Запах был изобилен и не имел ничего общего ни с гранатом, ни со смородиной – ни то, ни другое ароматами не славились. Подарок был совершенно очевидно свечкой, глупее не придумаешь. Кли отклеила скотч и осторожно принюхалась. Прочла этикетку. Наконец сказала «спасибо». Я ответила «пожалуйста». Вышло ужасно и никак не удалось бы переделать.
Я заперлась в гладильном чулане и написала давно откладываемое электронное письмо о переработке вторсырья, перенаселенности и нефти всему персоналу, затем слегка сбавила тон, а потом совсем удалила письмо. Включился душ. Она принимала душ. Я позвонила Джиму, и мы поговорили о складском персонале.
– Кристоф проталкивает установку баскетбольного кольца, – сказал он.
– Мы один раз попробовали, и работа встала. – Я надеялась, что он заспорит про кольцо, и я смогу проявить пыл, но он тему оставил. Его ждала жена, ему пора идти.
– А как там Джина?
Но ему правда пора.
Когда я вышла из чулана, были сумерки. Она сидела на краю дивана, колени широко разведены. Сырые волосы зачесаны назад, полотенце висит на шее; как боксер – вот как она смотрелась. Пальцы сплетены, она смотрела поверх них, нахмурив лоб. Телевизор выключен. Она ждала меня.
Я толком ни разу не сидела у себя в кресле. Оно неудобное.
Она вильнула головой, отмечая мое прибытие на переговоры, и издала горлом звук, словно втягивала мокроту.
– Я, может, произвела неправильное… – она поискала подходящее слово, – …впечатление. – Глянула на меня – убедиться, что мне это слово знакомо. Я кивнула. – Подарок ценю, но я не… ну понимаете. Я больше по части хера. – Она хрипло кашлянула и сплюнула в одну из пустых бутылок от «Пепси» на журнальном столике.
– Мы по этой части в одной лодке, – сказала я. Вообразила нас вместе в маленькой шлюпке, мы по части хера в большом темном море.
– На мой вкус, это чуток помощнее. – Она бессознательно дрыгала коленом. – Кажись, я «мизогинист» или чё-та.
Я никогда в таком употреблении это слово не слышала – как половую ориентацию.
– Я перестану, если хотите, – сказала она, отвлеченно глядя в пространство. Поначалу я решила, что она имеет в виду замолчать, что она перестанет говорить. Она имела в виду не это.
– Ты хочешь? – спросила я.
– Что?
– Перестать?
Она пожала плечами, совершенно безразлично. Возможно, это была самая жестокая ее проделка из всех. Затем она вновь пожала плечами, в точности так же, но дальше добавила «нет», будто как раз это она сразу и сказала. Нет, она не хотела переставать на меня нападать.
Я почувствовала себя немножко на взводе, немножко головокружительно. Мы достигали соглашения; по-настоящему. Я бросила на нее робкий взгляд и осознала, что она пялится на отвратительный паукообразный узел вен у меня на голой голени. Меня пробило дрожью – она пристрастилась к уникальному чувству гнева, которое я ей сообщала.
– Хочешь, заключим договор? – пробормотала я, совершенно неслышно.
– Заключим что?
– Договор, где будет сказано, что́ мы хотим делать и чего не хотим. Можем загрузить из интернета. – Я сказала это слишком громко, будто она была глухая.
Она несколько раз сморгнула.
– Я не очень понимаю, про что вы говорите, но мне такое неинтересно. – Она прижала костяшки ко лбу и тут внезапно уронила руку – в неожиданном отчаянии. – Вы это раньше делали? С договором и всем прочим?
– Нет, – быстро ответила я. – Мне один друг рассказал.
– Вы про такое с другими разговариваете? – Колено у нее лихорадочно заскакало.
– Не друг. Психотерапевт. Это совершенно конфиденциально.