Но звонили из приемной доктора Бройярда – подтвердить мой у него прием в четверг, 19 июня. Я вообразила, как расскажу ему, что глобуса больше нет, а потом попытаюсь объяснить, что именно подействовало – сославшись на его отношения с Рут-Энн. Я слышала, как она дышит.
– Рут-Энн?
– Если нужно отменить, пожалуйста, позвоните за двое суток.
Точно она.
– А можно поговорить прямо сейчас? Телефонно? Я в разгаре некоторых сложных новых чувств. – Она молчала. – Думаю, могу подождать до завтра.
– Ждем вас в четверг, девятнадцатого, – сказала она.
Я описала связь с похотью Филлипа, его чрезмерные аппетиты и буйные вспышки, содрогавшиеся внутри меня. Рут-Энн, кажется, не удивилась, словно я опоздала на собственную вечеринку.
– Понятно. И, вероятно, даже необязательно именовать это похотью Филлипа? Может, это просто похоть.
– Ну, она не моя. Ни о чем таком я бы сама не думала – сама по себе, без него.
– То есть ее нападения на вас вы возбуждающими не находите?
– Она со мной что-нибудь делает, а я представляю, будто делаю с ней, но сама я при этом – Филлип.
– Ясно. А как себя ощущает Шерил Гликмен?
– Я?
– Да, что вы ощущаете?
Я, подумала я. Я. Я. Я. Ничего особенного на ум не пришло.
– Вы мастурбируете до оргазма?
Я улыбнулась в пол.
– Да?
– Вы меня спрашиваете?
– Да. Мастурбирую. Но это просто, ну, за кадром. – Рут-Энн кивнула, словно я только что сказала нечто очень глубокомысленное. Может, и сказала. Я задумалась, не любимый ли я у нее пациент – или по крайней мере единственный, кто способен разговаривать на ее уровне. – Можно я спрошу кое о чем, немножко связанном с этим?
– Конечно, – ответила она.
– Помните, когда вы вчера звонили, уточнить про мой прием у доктора Бройярда? – Лицо у нее поменялось. – Ну, я не уверена, что мне стоит и дальше к нему ходить – теперь это может оказаться странно.
– Как – «странно»?
– Не странно, а, скорее, неудобно. Видеть вас в роли секретарши. И его. Теперь-то я в курсе.
Она долго смотрела на меня в упор, и я размышляла, не самый ли я нелюбимый ее пациент.
– Ну, как решите, – наконец сказала она. – Но, насколько я понимаю, сорокавосьмичасовое окно отмены приема вы уже пропустили.
Кли думала, что ее розовые шорты ее прикрывают, но нет. Когда она сидела нога на ногу, мне был виден краешек ее русых лобковых волос и даже более того. Как-то утром я углядела плоть половых губ, розовых и отвисших. Не опрятное, скрытное мясо, какое я себе представляла. С этими новыми данными Филлипу пришлось вернуться к себе и отзаниматься всем сексом, какой уже случился прежде. Он очень хотел повидать ее анус, хотя не стал бы его так называть. Я перечитала все его эс-эм-эсы, но подходящее слово не нашла. Выбрала очко. СОЗНАЮСЬ, мог бы он написать, ХОЧУ ЗАБИТЬ СВОЙ НАБРЯКШИЙ ЧЛЕН ЕЙ В ОЧКО.
Когда его упоминали на работе, обычно в разговорах о поисках фондов, я ощущала дрожь незримости – не в смысле что я была Филлипом, но слышать, что его так свободно обсуждают, было странно.
– Пожертвование Филлипа Беттелхайма оказалось в этом году несколько меньше, – сказал Джим, – но пока только июнь, может, еще раз даст. С ним кто-нибудь обсуждал инициативу просветительской программы среди высокорисковых?
С тех пор как я дала ему свое благословение, мы не разговаривали; думаю, он был занят всем тем, что я себе представляла о его нынешней занятости. От этих мыслей у меня возникала печальная боль, но даже и эта боль возбуждала. Я ощущала, до чего мы близки. Доказать это никак нельзя, но я подозревала, что мы набрякали одновременно, вероятно, даже эякулировали в унисон – как, бывает, сонастраиваются менструальные циклы у женщин. Я размышляла, на какой стадии цикла сейчас Кли.
– Шерил. – Я вскинула голову. Лицо так похоже и так не похоже на ее. – Как там моя дочь? Хорошо себя ведет?
– О да, – сказала я слишком поспешно. – Совершенно. – Сюзэнн скрестила руки, ждала. Она все знала.
– Давай начистоту. Я знаю, какая она. – Она посмотрела мне прямо в глаза.
– Много смотрит телевизор, – прошептала я.
Сюзэнн вздохнула.
– Она вся в Карлову мать – тут не тонна. – Она постукала себя по лбу. На один неуютный миг я почти обиделась за Кли.
– Она, скорее, инстинктивная, – сказала я.
Она закатила глаза.
– Ну спасибо. Мы с Карлом подумываем, как бы тебя отблагодарить. Не… не деньгами, в смысле.
Ее коровья бездумность мне больше, в общем, не мешала. Или же это не имело значения – ее личность была лишь малым листочком петрушки, украшавшим теплые бурые ляжки. Кли ежедневно скакала на набрякшем члене Филлипа, по многу раз на дню, и поначалу казалось, будто ему никогда не надоест спускать ей в кису, отороченную русыми лобковыми волосами. Но по прошествии десяти дней я столкнулась с трудностью. Он все еще хотел того же, даже больше, но добираться туда получалось все дольше и дольше – иногда чуть ли не полчаса. А иногда и вовсе никак. Я пробовала неожиданные позы, новые обстановки. В одной фантазии Рут-Энн наблюдала половой акт, восхищалась и аплодировала, клинически одобряя. Получилось настолько маловероятно, что подействовало – ненадолго. Но разрядку Филлипа могла пресечь любая малость.
Запах ног Кли. Когда-то эта незадача была в списке последней, теперь же сделалась настоящим фу. Филлип иногда надевал ей на ноги пластиковые пакеты, запечатывая запах резинками, лишь бы набрякнуть.
Слей мне в кису, – молила она. В меня! В меня! – стенала киса, шевеля болезненными рыхлыми губами.