Первый нехороший человек - Страница 19

– Джим и Шерил пусть ведут заметки – у них заметки получаются лучше всех…

Джим оборвал ее:

– Садись, Мишель. Это для групповой работы.

Она вспыхнула. Псевдояпонские ритуалы – штука для новых сотрудников всегда причудливая. В 1998-м Карл съездил в Японию на конференцию по боевым искусствам, и тамошняя культура произвела на него неотразимое впечатление.

– Они дарят подарки при каждом новом знакомстве – и подарки всегда упакованы безупречно.

Он вручил мне что-то, завернутое в тканую салфетку. В те поры я еще была стажером.

– Это салфетка?

– Они там используют ткань как оберточный материал. Но я такого не смог найти.

Я развернула салфетку, и оттуда выпал мой собственный кошелек.

– Это мой кошелек.

– Я на самом деле не дарил тебе подарок – я пытался показать культуру. В подарок годятся наборы из чашечек для сакэ или что-нибудь в этом роде. Мне такие ведущий конференции подарил.

– Вы лазали ко мне в сумочку для этого? Когда вы это проделали?

– Когда ты была в уборной, несколько минут назад.

Он составил список указаний по конторе – чтобы добиться более японской атмосферы. Узнать, насколько они подлинные, было трудно, потому что больше никто из нас Японию не посещал. Почти двадцать лет спустя я единственная, кто знает происхождение правил в конторе, но я в это никогда не вдаюсь, поскольку теперь у нас работает несколько американцев японского происхождения (Накако и Ая – в преподавании и связях с общественностью), и я не желаю их задевать.

Если задача требует групповых усилий – к примеру, передвинуть тяжелый стол, – за нее сначала должен браться один человек, а затем, после почтительной паузы, может присоединиться второй, склонив голову со словами: «Джим способен сдвинуть стол в одиночку, у него лучше всех получается двигать столы, я присоединяюсь, хотя помощи от меня немного, поскольку в двиганье столов я не мастак». Затем, еще через мгновение, может приобщиться и третий человек, сперва склонив голову и заявив: «Джим и Шерил способны сдвинуть стол в одиночку…» и т. п. И далее, пока не соберется нужное количество людей, чтобы выполнить эту задачу. Такие вот штуки поначалу кажутся скукотищей, но потом делаются привычкой – вплоть до того, что невыполнение ощущается хамством, почти враждебностью.

Когда встреча завершилась, я попросила Мишель задержаться на минутку.

– Я хотела обсудить кое-что.

– Простите меня.

– За что?

– Не знаю.

– Я хотела спросить тебя о Кли.

Лицо у нее посерело.

– Карл с Сюзэнн на меня сердятся?

– Она вела себя с тобой мерзко? – Она посмотрела себе на руки. – Вела. Буянила? Сделала тебе больно? – сказала я в продолжение.

Вид у нее сделался изумленный, почти ошарашенный.

– Нет, конечно, нет. Она просто… – Она тщательно подбирала слова. – У нее манеры отличаются от привычных мне.

– И все? И ты ее поэтому выставила?

– Ой, я ее не выставляла, – сказала она. – Она сама съехала. Сказала, что хочет жить у вас.

В дом я вошла бесшумно, хоть она и была в «Ралфзе». В ее вещах я никогда не копалась и не имела желания, однако посидеть на собственном диване – не преступление. Когда я уселась, нейлоновый спальный мешок выдал облако ее телесного духа. Я старалась не сдвигать с мест ни старые обертки от еды, ни щетку, забитую светлыми волосами, ни пухлую розовую виниловую сумку с прущим из нее наружу разноцветным тонгообразным бельем. Я опустила голову на ее подушку. Запах кожи головы оказался настолько силен, что я на миг задержала дыхание, не зная, выдержу ли его. Выдержала. Вдохнула и выдохнула. Тело у меня сделалось тугое, почти плавучее – лишь бы не прикасаться кожей к багровому спальному мешку. Я досчитала до трех, подтянула колени и скользнула внутрь, закапываясь вниз. Он был грязный, едва ли не волглый. Это дверь? Я вскочила, пойманная врасплох, утратив дар речи, но нет, просто дождь – он бушевал на крыше. Я натянула нейлоновую утробу до самого подбородка. Ее гнездо без нее самой было совершенно уязвимым, каждая бросовая вещь явлена открыто в тусклом вечернем свете. Я сглотнула с чувством, глобус уплотнился, а я улыбнулась. Мы в этом вместе. У меня партнер, напарник.

Сегодня я чпокну. Бабочкну. Кусну. Пну.

Она выбрала меня.

Быстро попасть в «Ралфз» можно было только бегом. Безотлагательность возникла прежде автомобилей – я должна была сама прорываться сквозь пространство, грудь вперед, волосы плещут сзади. Любой водитель, завидев меня, думал: Она спасает свою жизнь, она умрет, если не добежит, – и они не ошибались. Хотя «Ралфз» оказался несколько дальше пешком, чем я предполагала, а дождь сгущался. Одежда на мне отяжелела от воды, лицо омывало вновь и вновь. Каждый водитель, проезжая мимо, думал: Это исполинская крыса или какое-нибудь еще мокрое, трусливое животное, голод отнял у него последнее достоинство. И они не ошибались.

Шагая по продуктовому магазину, я распугивала людей – чудище, чья гротескность в том, до чего она мокра. У кассиров отвисали челюсти, а человек за прилавком в кулинарии уронил рыбину. Я прошлепала вдоль рядов, высматривая, высматривая. Тощий рыжий мальчик-упаковщик понимающе улыбнулся и указал на ряд № 15.

Ко мне была повернута ее спина.

Она выгружала приправы с поддона на полку. Желтые горчицы в остроконечных шляпках, по четыре за раз. Он устало обернулась: Какой еще мужчина на меня смотрит? – думала она. Но это не мужчина.

Голова, автоматически дрогнув, дернулась назад. Словно увидеть мать в школе.

– Что вы здесь делаете?

Я пригладила пальцами капавшие водой волосы и собралась. На этот миг у меня планов не было: она просто должна была понять, что я все знаю – я тоже в это вступила. Мы играли в игру – во взрослую игру. Я улыбнулась и пару раз вскинула брови. Рот у нее прокис – до нее не доходило.